Никита Михалков о Патриархе Алексии II
Никита Михалков, кинорежиссер. Церковный вестник, № 11 (288) июнь 2004.
Я думаю, что на плечи Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия выпала, с одной стороны, тяжелейшая, а с другой стороны, счастливейшая доля в новейшей истории России. Святейший оказался в таким положении и при таких возможностях, которых наша Церковь не имела в течение почти всего ХХ века. Очень трудно подтверждать значение православия в стране, где оно было попрано осознанно, и потому с огромной отрицательной, разрушительной энергией. Мне кажется, что подвиг Святейшего как человека и как иерарха Православной Церкви заключается в том, что он сумел найти тот баланс, который позволил ему не оступиться ни в одну из сторон. Он не поддался страху перед тем новым и непривычным, что начало происходить в стране, и то же время избежал эйфории от открывшихся возможностей, которые рано или поздно все равно обрушились бы, потому что не так легко и не так быстро в России меняются принципы. Он с поразительным естественным достоинством сумел отнестись к новому времени как к воле Божией — в глубочайшем смысле этого слова. Как говорила моя мама, — и эта фраза стала для меня путеводной звездой в жизни, — «значит, так надо». То есть он принял это как тот необходимый крест, который нужно нести с ровным дыханием, не торопясь, не ускоряя шага и не останавливаясь. Это очень трудно, особенно тогда, когда огромное количество людей в стране уснули красными, а проснулись трехцветными. В нашей стране продолжает бытовать подмеченная еще Грибоедовым тенденция «колебания умов ни в чем не твердых». Это колебание умов ни в чем не твердых бывает именно там, где потеряна вера.
Я убежден, что Святейшему непросто и сомнения посещают его как человека. Трудно разбираться в светской жизни, особенно в политических течениях, когда волна тех или иных событий выбрасывает на гребень то одного, то другого, то третьего. И выясняется, что оказавшиеся на гребне, поднятые на Олимп совершенно недостойны этого Олимпа, но с ними все равно приходится общаться. А то, что они недостойны, будет известно только потом. И в этой круговерти событий удержаться достойно, не ошибившись, — это тяжелое испытание. Ведь речь идет не об ошибках вроде «ой, не то сказал, не к тому обратился», а об опасности принижения глубинного достоинства православной веры ради сиюсекундной выгоды — может быть, для той же веры, тем более, когда Церковь так нуждается. Но я убежден, что и благородства, и ума, и таланта, и глубины и мощи человеческой — той самой крепости духа и мягкости души — вполне достает нашему Святейшему в его совсем не старые 75 лет.
Но, я думаю, что самое важное и самое промыслительное в патриаршем служении, выпавшем на долю Святейшего, — это реально возникшая сегодня возможность объединения Русской Православной Церкви. И будет величайшим достижением, величайшим подвигом и величайшей радостью для всего православного мира, если Русская Зарубежная Церковь и Патриаршая Церковь объединятся вновь, забыв и простив друг другу все обиды и заблуждения. Это будет высшее проявление реальности существования православной веры.
Сегодня еще трудно оценить значение Патриарха Алексия II в нашей истории. Трудно потому, что «лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии». И через годы, когда этот период нашей жизни округлится и станет более явным и видимым, как пейзаж, будет понятно нашим потомкам, какими усилиями духа и воли Святейший Патриарх Московский и всея Руси вел этот наш православный корабль.