"Труд-7", №206 за 03.11.2005.
— Ваше Святейшество, новый праздник, который будет отмечаться в этом году в первый раз, для многих еще не привычен, а у кого-то вызывает вопросы и сомнения. Так ли актуальны и близки для нас дела почти четырехвековой давности? Уместно ли вообще столь широко вспоминать давние международные проблемы, ведь, празднуя победу над поляками, мы как бы противопоставляем друг другу два народа? Что же все-таки означает для нас, сегодняшних, обращение к тому историческому событию?
— В жизни большинства народов есть такие моменты, когда речь идет о самом их существовании. О существовании даже не как государства, а как самостоятельной нации.
У русского народа таким переломным моментом было начало XVII века, которое вошло в нашу историю под названием Смутного времени. Я думаю, что те, кто высказывают какие-то сомнения относительно уместности нового праздника, недостаточно осознают смысл произошедшего тогда на Руси.
Дело в том, что Смутное время вовсе не сводится к польской интервенции. Это было время, когда расшатались устои государственной и национальной жизни. Когда череда бедствий — жестокая засуха, чудовищный голод, эпидемия чумы — совпала с полным расстройством управления. Когда Русь пришла в состояние не только крайней нищеты и раздробленности, но и полной криминализации — бесчисленные разбойничьи шайки практически захватили тогда всю территорию. Конечно, все это происходило не само по себе, одна проблема влекла за собой другую. Так, из-за бушевавшего повсеместно голода помещики выгоняли холопов, чтобы их не кормить, а те сбивались в шайки и начинали добывать пропитание разбоем. Природные катаклизмы оборачивались экономическими, за ними шли социальные, политические, которые усугубляли друг друга. Как говорят в народе, беда не приходит одна.
И этот страшный период длился годами. Разрасталась настоящая национальная катастрофа. И, наверное, у многих современников тогда уже не было никакой надежды на возрождение. Разрушительные процессы казались необратимыми. Не удавалось разглядеть, выражаясь современным языком, никаких точек роста. Трудно было даже представить, что такое разложившееся общество сможет не то что дать отпор интервенции, но просто сохраниться, встать на ноги, если бы даже и не было никакой внешней угрозы.